Карл Маркс бы изумился тому, как «сыграла» его политэкономия в России, считает депутат Госдумы, доктор экономических наук Елена Панина.
Красная площадь. Фото: telemundo31.com
Переживаемая человечеством пандемия коронавируса стала катализатором глобального экономического кризиса. На наших глазах рушится модель либеральной глобальной экономики.
Это заставляет нас вспомнить о фундаментальных вопросах: что такое капитализм, как он возник, что с ним может быть в будущем? И повод сегодня подходящий: 5 мая 1818 года родился Карл Маркс.
Маркс очень точно и емко уловил инновационность капитализма: труд (сам человек) и земля (сама природа) становятся при капитализме товаром. Капитализм делает предметом рынка саму природу и самого человека. И уже в этом был фундамент глобальной экономики.
Дальше – больше. Капитализм нынешние либералы провозгласили концом истории, к которому человечество вела сама природа человека и «естественный» порядок вещей (Фрэнсис Фукуяма).
Либеральный рыночный фундаментализм утверждает, что капитализм сам собой вырастает из рыночных отношений. И Маркс, будучи гегельянцем, во-многом находился в рамках той же логики: буржуазное либеральное государство возникает, как инструмент защиты капитала.
Однако современная наука собрала достаточно материалов, чтобы опровергнуть тезис о неминуемости и неотвратимости всеобщей победы капитализма. Сегодня для историков экономической деятельности уже очевидно, что капитализм – исторически достаточно позднее явление, а в основном в человеческой истории товарно-денежные отношения играли подчиненную роль.
Историки спорят о точке отсчета капитализма. Для нас принципиально важно другое. Бедная ресурсами Европа до возникновения капитализма жила в условиях феодализма, которого в таком виде (вассал моего вассала – не мой вассал) нигде за ее пределами не было. Ресурсы были быстро исчерпаны, что стало первопричиной возникновения в Европе капиталистических отношений.
Капиталистическому перелому способствовало ситуативное соединение многих факторов: исчерпание ресурсов, чума, выкосившая пол-Европы, другие политические и религиозные факторы. Капитализм стал не следствием неотвратимого всемирно-исторического закона, а механизмом, созданным стечением многих обстоятельств.
Возникает вопрос, кто или что соединило эти обстоятельства в единый механизм. Ответ не понравился бы Марксу, не устраивает этот ответ и нынешних либеральных сторонников рыночного фундаментализма. Этот механизм был запущен государством. В Европе именно государства принудительно распространили рынок на сферу трудовых отношений, запустив механизм отмены крепостного права.
Адам Смит, «божество» современных либералов, еще в XVIII веке писал, что «невидимая рука рынка» привела Англию к процветанию. И именно за этот тезис наши либералы стоят «насмерть». Хотя Смит старательно не замечал, что успех Британии был обеспечен не рыночной свободой торговли, а антирыночной политикой меркантилизма, которую насильственно проводило государство.
Даже сама метафора о «невидимой руке рынка» была употреблена Смитом в контексте поддержки «Навигационных актов», по сути, протекционистских мер британской короны для поощрения собственной промышленности. То есть, сам термин, который сейчас используется как символ рыночного фундаментализма, родился как похвала государственной политике меркантилизма, ограничивавшей рынок в целях развития внутренней экономики.
Можно сказать, что в Англии капитализм родился как насильственное изменение рынка и принуждение к этому измененному рынку подданных государства. И только тогда, когда капитала было накоплено достаточно, начался процесс принуждения к рынку уже со стороны самого капитала. В результате возникло либеральное учение о минимальном государстве как о «ночном стороже».
Ничего невидимого в такой «руке рынка» не было. Это было прямое государственное вмешательство в экономику. В действительности капитализм сформировался благодаря опережающей политике государства, сейчас бы это назвали стратегическим планированием.
Никто не спорит, что в Европе возник уникальный тип производственных отношений, основанных на наемном труде. Но механизм создания этих отношений был запущен политически, вопреки рынку, насильственной волей государства. Во второй половине XX века известный французский ученый Фернан Бродель пошел еще дальше, утверждая, что капитализм – враг рынка. Капитализм убивает рынок, свободную конкуренцию, стремясь к монополии.
Примечательно, что в XV веке инновационной моделью новых трудовых отношений стал «военно-промышленный комплекс» позднего Средневековья. Именно солдаты-наемники – исторически первый повсеместный рынок наемной рабочей силы в Европе.
Пример для подражания был задан военной государственной политикой. Из военной сферы принцип найма рабочей силы распространился на другие сферы жизни, в том числе и в сферу производства. Это ответ тем либеральным критикам, считающим, что ВПК не может быть двигателем экономического прогресса.
Таким образом, в Европе ситуативно, под воздействием государства, возникли политические и социальные институты, которые создали модель развития, навязанную в период империализма остальному миру (за исключением США, которые мы считаем частью англо-саксонской системы). Но для всего остального мира эта модель стала «оккупационным режимом», которому вынужденно подчиняются, но при первой же возможности воспроизводят собственную модель жизни и экономики, и в первую очередь это относится к азиатским странам (Индия, Китай, Япония, Сингапур).
Маркс, сосредоточившись на понимании европейского капитализма, понимал, что в Азии ситуация иная. Для этого он использовал термин «азиатский способ производства». По сути, это было признанием ситуативности и неуниверсальности модели либерального капитализма. Но это признание било по самой универсальной политэкономии капитализма Маркса, поэтому развивать тему «азиатского способа производства» он не стал.
Однако мы сегодня видим, что Азия, выходящая на первые экономические позиции в мире, действительно во многом шла и продолжает идти своим путем.
Если мы посмотрим на экономическую историю Китая и Индии, то увидим, что в период средневековой Европы торговый капитал уже существовал там, и в гораздо больших объемах. Доля рынков в Азии долгое время была выше, чем в Европе. Европа в Средние века была «придавлена» натуральным хозяйством гораздо сильнее, чем Азия.
Более того, еще в начале XIX века ВВП Китая в 2 раза превосходил ВВП всей Западной Европы. А ведь Китай в это время уже находился в состоянии затяжного кризиса, вызванного падением империи Минь и захватом власти маньчжурами.
Особенностью «азиатского способа производства» было то, что власть и собственность были там соединены. В Европе они разошлись, и инициатором такого разделения стало государство, а не собственники. Разошлись не от хорошей жизни, а от скудости ресурсов, которой в Азии не было.
Если говорить о китайской модели экономики, то там чиновники являлись одновременно и крупными землевладельцами, но это владение было условным и обуславливалось должностью, не сохраняясь после ее потери. В этом и была неразрывность власти и собственности. А пренебрежение исполнением управленческих функций вела чиновников-мандаринов к потере как власти, так и собственности.
Базовые признаки этой модели в Китае присутствуют и сейчас, называясь китайским «государственным капитализмом». Доминирует крупная собственность, которой управляют поставленные государством директора, являющиеся условными «собственниками».
Китай тысячелетиями воспроизводил свою модель хозяйственной жизни и управления в разных исторических формах. Именно эта модель, опирающаяся на уникальные людские ресурсы, позволила Китаю воспользоваться возможностями, предоставленными глобальным капитализмом на рубеже XX-XXI веков.
Западный капитализм такой прыти от Китая, да и от Индии, не ожидал. В либеральной картине мира все, что отклоняется от либертарианского рыночного фундаментализма – есть помеха, которая мешает «правильному» устройству. То, что эти «помехи» дают Китаю и Индии конкурентные преимущества, на Западе стало сюрпризом.
А что же Россия? Мы, как евразийская цивилизация, исторически пользовались комбинацией европейских и азиатских элементов, создавая свой собственный уникальный путь развития. И учение Маркса у нас было использовано ситуативно, приведя к превращению аграрной России в индустриальный Советский Союз, одну из двух сверхдержав современности. Маркс бы изумился тому, как «сыграла» его политэкономия в России.
После уничтожения СССР нам навязали шаблон либеральной глобальной экономики. Никакого свободного рынка в этом шаблоне и в помине нет. Нас принудительно убрали с поля развития технологического прогресса.
Стратегический замысел такого подхода предполагал, что Советским Союзом дело не ограничится, и Россия продолжит распадаться. Однако мы разочаровали капитанов глобального капитализма. Мы выжили.
Сегодня Россия избавляется от чар «безальтернативности рынка». Приходит понимание, что сущность капитализма – не рынок, а эффективный способ искажения рынка и создания неконкурентных преимуществ для тех, кто диктует рыночные правила игры.
Для России настало время самой создавать эти правила. И здесь важно помнить: когда нам говорят, что либеральному капитализму и глобальному рынку нет альтернативы, то скорее всего нас обманывают. Рынок – это политический феномен, а в политике всегда есть альтернатива.
Елена Панина – доктор экономических наук, депутат Государственной думы, член комитета Госдумы по международным делам
http://realtribune.ru/news/economics/4210